ДОРОГА ДОМОЙ

Если вспомнить Борхеса, то один из основных сюжетов – возвращение домой. Наверное, так оно и есть. Я ехал из Питера. Пробыл там менее десяти часов. Ничего особенного – суд, закусочная, прогулка, книжный магазин.

Взял Сергея Лукьяненко «Звездную тень». Удивительно, роман 1997 года, я как-то упустил его, думал у меня почти полная коллекция.

Нет, я люблю Питер, но когда в течение года пять-шесть раз посещаешь одни и те же места – устаешь. Да, и не нравится мне история в камне. Она мертвая - она уже случилась, и в ней ничего больше не изменится – она мраморное прошлое, пусть и с прожилками.

А когда садишься в поезд…

….история начинает твориться вокруг тебя. Мир приходит в движение. Сначала слышится короткое «ТУ!»…а потом….нет! ты не чувствуешь, что поезд тронулся. Ты слышишь дрожь, ведь звук распространяется быстрей, и ты понимаешь, что огромный железный червь пришел в движение, хотя самого движения еще не ощущаешь.

Ты ждешь, пока рывок электровоза, скрадывая зазоры в сцепках, предаст импульс вагону, и чем дальше твой вагон, тем плавне ты тронешься. Перрон приходит в движение, а все внутри остается неподвижным – в детстве я всегда этому удивлялся. Особенно когда трогался не мой состав, а стоящий на соседнем пути…

Вот и отстучали стрелки северной горловины Ладожского вокзала. Должен сказать, что в поездах нынче стало ездить не так романтично. Помните, тот самый перестук колесных пар из детства: «Тук-Тук!».

Теперь его нет. Теперь почти везде лежат плети метров по семьсот длинной. А тот самый перестук колес слышался только в середине вагона.

По окраинам он сливался в «Ту-Тук!».

Причиной была длинна вагона, точней длина между его осями. Двадцать два метра, примерно, и если вы сидите в середине вагона то, как думаете, от какой оси звук до вас доходит быстрей?

Казалось бы ответ очевидный - от передней! Но, нет, от задней. Поскольку средняя длинна рельса двадцать пять метров, то сначала соскакивает со стыка задняя тележка, а потом передняя наезжает на очередной стык.

Но теперь этого нет! Колеса уже не стучат. Технологии… И только на стрелках, скользите ли вы по острию, или едете по главному направлению, вас обязательно качнет на контррельсе.

То самое неприветливое бабах, заставляющее кормящих матерей сменить грудь… Но речь не о том.

Я уезжал из Питера. Станции мелькали, словно я ехал на метро с «Ладожской» до «Достоевского». И везде, везде бабушки продавали яблоки и груши. Старые бабушки – совсем старые, гнущиеся к земле притяжением, словно сами яблони пересыпали плоды в пакеты пассажирам.

А в след говорили: «Храни вас Бог!» кланялись и крестили - добавляя «Доброго пути!». И делали они это не за деньги, которые уже сложили и спрятали в карманы своих старых пальто. Они делали это от души.

И поезд трогался дальше, увозя прочь, а я вспоминал, курил, улыбался и ехал.

Неожиданно из-за леса вынырнула полная луна. Она была полная, насколько это возможно. Большая и….луна. Она плясала между вершин, пряталась за буграми, но всегда возвращалась обратно.

Я думал. Думал, что где-то высоко в небе – на МКС космонавты смотрят на то, как медленно я ползу по рельсам, подпрыгивая на стыках, и смеются.

Возможно, они вырастили там анашу и смеялись от неё. Но я хотел, чтобы они смеялись надо мной. Над таким неуклюжим сидящим в поезде придурком выписывающим кривую за кривой.

Я курил и думал – глядя на Луну. Вот здесь я не был. Секунда. И здесь я не был. Секунда. Я здесь не буду никогда. Никогда.

А потом я вернулся в купе. Геннадий Андреевич, сосед по нижней койке, начал разворачивать свои боезапасы. Мы с ним познакомились при посадке, и у него был хронический бронхит. Через пять минут в купе пахло как в аптеке – эвкалиптом, мятой, спиртом, и еще чем-то, но тут мой нюх сдал. Я взял книжку, прочитал страниц пять и уснул.

Кто-то настойчиво тряс меня за ногу. «Просыпаемся!». Я удивился. Будильник не сработал. Обычно я всегда встаю по нему. Десять лет на ж/д дают о себе знать.

«Ригозера еще не было!» - уверенно сказал я сквозь сон проводнице.

«А вы откуда знаете?» - брови её порхают мотыльками к переносице.

Вместо ответа вагон ударяется о стрелочный стык, качается над контрельсой, а в окне плывут огни фонарей.

-Я десять лет проработал на РЖД, - поднимаясь, говорю я и выключаю сработавший вовремя будильник.

- Вставайте, - проводница растворяется в проеме купе.

Четырнадцать километров от Ригозера до Шпаловой я привожу себя в порядок…

Вот мелькнули Семисотые редкими горящими на дворах фонорями, а потом залив и берег, от края до края усыпанный огнями – комбинат… и Гористая. А потом железнодорожный мост, а потом Сегежа-сортировочная, а потом проехали под городскими мостами и вдруг прибыли.

Сюда и сейчас.

Я подумал и понял. Что ни в один город России я так не прибывал. Ни в Питер, ни в Москву, ни в Ростов, ни в Сочи. Чтобы озеро, чтобы железнодорожный мост, чтобы сортировочная, а потом под транспортными мостами, а потом..потом - дом.

И собака прыгает, виляя хвостом, а кот нежно трется о еще не надетые домашние тапочки. Открываешь в комнату дверь, а там сладко спят жена и сын. Выдыхаешь и говоришь: «Я дома».